Мои соприкосновения с академической музыкой были нечасты, но знаковы и невероятно важны для меня. Сегодня хочется вспомнить одно из таких легких касаний — мою встречу с великим оперным тенором Зурабом Соткилава. Это был недлинный разговор, но очень теплый и доверительный. Я шел в Консерваторию с какими-то традиционными, скучными журналистскими заготовками, а ушел с ощущением тепла и света от встречи с этим человеком.
Осенью исполнится пять лет с тех пор, как Зураб Константинович ушел от нас.
Давайте начнем с конца. Кем бы вы хотели стать в следующей жизни?
Думаю, снова прошел бы весь свой путь. Он ведь очень интересный — в «Динамо» меня в 16 лет взяли, потом — политехнический, Консерватория, один театр, другой… Я бы все повторил.
Но все же, может быть, что-то вы бы изменили?
Я об этом думал, да. Если б я мог начать сначала, я был бы немного более нахальным — в театр Ла Скала, например, пошел бы прослушиваться к тем людям, к которым не ходил, считая, что недостаточно готов. Самокритика помешала.
Вы только об этом жалеете?
Есть одно большое сожаление. Я мог сделать свою международную карьеру куда более мощной, если б не один случай. В Нью-Йорке на CBS у меня было назначено прослушивание для записи, а накануне, после концерта меня позвали к себе грузины-эмигранты — посидеть. Пришли в двенадцать, я отказался. Они ушли, пришли в три — дал слабину, пошел. А в 11 утра — прослушивание! И когда я пришел, мой импресарио мне сказал: «Зураб, знай, ты не молодеешь, а стареешь. И поэтому ты упустил очень серьезный шанс».
А самое главное ваше достижение в жизни?
Я пел в Париже на Champs-Elysees, и за кулисы одна грузинская эмигрантка привела сына. Княгиня Эристави. Сын — мальчик лет четырнадцати — не хотел учить грузинский язык, говорил — «я француз, отстаньте от меня!». А после концерта — концерт был правда удачный — сказал матери: «Я горд, что я грузин». Я ему часы подарил… Вот это, мне кажется важней всего.
Какой профессией вы никогда не стали бы заниматься?
Я многое попробовал — даже в шахте работал, недолго, правда. Не знаю… наверное, убивать бы никого не стал, никого бы не оскорбил и не отнял бы ничего ни у кого. А остальные — все профессии по-своему хороши.
Что может вывести вас из равновесия?
Я по происхождению сван. А до сванов долго доходит. Они ждут, ждут — потом взрываются. Такой взрыв у меня случался два раза в жизни всего. Из-за оскорбления. Личного оскорбления.
Каково ваше счастье?
Я его ощущаю, когда бываю с внуками. Как обниму их, а они кричат: «Бабу, бабу!» (Бабу — дедушка по-грузински. АЛ) — вот это самое большое для меня счастье.
А любовь?
Я вообще однолюб, это моя жена. Мне повезло: она и жена, и друг, и самый главный критик мой. Она была моей подмогой всегда. Ну и была большая любовь.
Гастроли, поездки, путешествия — этого у вас было вдоволь. А приключения, неожиданные ситуации были?
Я летел из Нью-Йорка в Милан, с транзитом во Франкфурте. И там я случайно вышел из транзитной зоны. Объявили мой рейс, а меня не пускают. Нарушил границу! Затащили в какую-то комнату, спрашивают, что и как. Я рассказал — мне не верят. Пятница, вечер, телефона нет, в посольстве тоже нет никого. И они мне говорят, чтоб я до понедельника сидел. Там сидела женщина, и я от отчаяния, что ли, запел по-немецки (поет). Она глаза распахнула, говорит: «Singer?» Я отвечаю: «Singer, singer, La Scala!» Куда-то убежала, привела кого-то, меня в последний момент в самолет запихнули. Пение меня спасло (смеется).
Грузия неразрывно связана в массовом сознании с невероятным застольем. А ваши гастрономические и алкогольные пристрастия?
У меня еда почти всегда одинаковая перед концертом — макароны с сыром пармиджано и хорошо прожаренное мясо с луком. Простая, крестьянская еда. А вино… Я однажды у Паваротти пил вино с его виноградника, «ламбруско». Выпили, и я ему сказал: у нас есть не хуже. Он говорит: «да брось!». А несколько лет спустя он приезжает, и мне как раз привезли из Грузии пять бутылок домашнего «александреули». Он открыл, понюхал и сразу: «что за виноград? Где растет?». Вот это вино я люблю. Но оно нетранспортабельно. Его здесь не найдешь.
Есть у вас любимое место на Земле?
Было такое место, в Абхазии. Деревня под Сухуми, эвкалиптовая роща, море. Очень любил. И еще — северо-запад Шотландии, потрясающе красиво там.
Какая машина стоит в вашем гараже?
Первой моей машиной в Москве была «Ока». Нам с Николаем Озеровым на заводе подарили — она, кстати, до сих пор жива, я ее подарил одному рабочему. Какая-то специальная партия, что ли… Я приезжал в театр на ней. И как-то выхожу — а мимо какие-то люди шли, улыбнулись. Вечером выхожу — под дворником записка: «Батоно Зураб, не позорьте нацию, поменяйте машину». Я очень смеялся, как анекдот это рассказывал. А сейчас езжу на японском «ниссане».
Вы много читаете?
Мог бы больше, да времени не хватает…
А есть у вас любимый литературный герой?
Есть! Майкл Корлеоне, главный герой «Крестного отца» Марио Пьюзо. Я все пять романов прочитал, с огромным удовольствием.
Ваш девиз?
Выходя на улицу, улыбнись каждому, а если кто-то хамит, уступи. Так и живу.
