Недавно, повстречав на одном мероприятии журналиста, книгописца, режиссера, бонвивана и много кого еще, умещающегося в корпулентную персону, известную под именем Сергей Миров, я затеял разговор, в общем, ни о чем. Но в какой-то момент он вырулил в интересное русло. Стоя между «Ритм-блюз-кафе» и баром «Папа Блюз», Миров спросил меня:
— Кто, по-твоему, главный русский рок-н-ролльщик?
— Bысоцкий, конечно! — ответил я, и Миров буквально захлопал в ладоши. Сошлись, значит, во мнениях. И дело не только в песенной стилистике — в образе жизни и творчества.
Хорошо, в России Высоцкий, а в его любимой Франции тогда кто? Гольдман? Кристиан Вандер из «Магмы»?
Серж Гензбур, безусловно. Он, как и Высоцкий, жил, не оглядываясь и умер от жизни.
Он много пил, невероятно много курил, злоупотреблял общением с женским полом. Когда он песни успевал сочинять, вообще непонято. Был циником, человеком неприятным и малопорядочным, чего не стеснялся. Почитайте книгу его интервью, выпущенную несколько лет назад «Азбукой», — полезное чтение для тех, кто романтизирует Гензбура.
Маленький, носатый, едва ли не архетип еврея; в третьем рейхе его наверняка отправили бы в концлагерь одним из первых – но он мог бы сбежать в маки и оттуда портить жизнь оккупантам, как он портил ее всю жизнь, по давней франкофонной песенной традиции, филистерам и ханжам.
С этим носом, с выпуклыми глазами, петлистыми ушами… ах, как он ненавидел свое отражение в зеркале. Но именно потому, что он был таким, каким был, мы имеем сегодня Гензбура как культурное достояние планетарного масштаба: Серж стал провокатором, игравшим с сакральными и политическими символами, непристойно веселился в своих текстах, — а охальнику, шуту, балагуру положено быть некрасивым. И чтобы не думать о своем уродстве самому, он стал лучшим любовником Франции, чтобы вокруг всегда были красотки – так Гензбур обманывал энтропию.
Он не любил свои песни, хотя тщательно над ними работал, считая, что песня – искусство простецов, потому что для ее восприятия не нужно специальной подготовки, а настоящим считал, например, прозу (на его счету роман «Евгений Соколов») или живопись. Живописи, кстати, он учился у великого Фернана Леже – но картины свои, а их было немало, почти все уничтожил.
Боготворил Бориса Виана, считал его своим вдохновителем; начав с шансона, перебрался в рок-н-ролл, регги и даже попсу. Французские десантники, по легенде, чуть не застрелили его после исполнения «Марсельезы», но после совокупной попойки вынесли Сержа из казармы на руках. А в то же время Гензбур вполне цинично зарабатывал денег на сочинении песенок для конкурсантов «Евровидения». Ничего, короче, святого. Даже собака у него умерла от того, что спилась.
И в то же время, что понятно, был невероятно нежен и безумно раним. С одной стороны – концептуальные альбомы о нацизме, любви к пятнадцатилетке и убийстве возлюбленной, с другой – невероятной силы исполнение песенки Пиаф Mon Legionnaire. И три пачки «Голуаз» в день; И три бутылки красного.
А еще – 44 фильма, в которых он снялся как актер. И пять инфарктов. От пятого он не оправился.
Бежать от счастья, пока оно само не убежало
Как мышка в уголок алькова
— так он писал в одном из своих стихотворений. Его читала над гробом певца Катрин Денев.
Про Гензбура сняли довольно дурацкое кино, которое только тем и хорошо, что его на удивление небанально и точно озвучил на русском Шнур. Сделал питерский артист хоть что-то полезное для людей.
Странно, конечно, что они с Высоцким не записались вместе — шанс наверняка был… Хотя — даром что оба рокеры — разные все же очень.
Но рокеры оба, это точно. Что скажешь, Сергей Миров?
