Есть в русском роке люди, чьи имена на слуху, а что за ними стоит, уже не помнится. Стоит напоминать. Вот, например, Владимир Рекшан. Человек, который, выходит, играл рок в Ленинграде задолго до того, как БГ вообще об этом задумался — рекшановская банда «Санкт-Петербург» гремела над Невой на рубеже 60-70-х, из нее вышло множество прекрасных музыкантов, да и упомянутый выше Гребенщиков писал в «Правдивой автобиографии «Аквариума»: «большим источником вдохновения являлась существующая в те годы «пре-панк» великолепная и очень бардачная группа «Санкт-Петербург».
Но для меня, выросшего сильно позднее главных лет Рекшана и компании, важнее его рок-н-ролльной славы повесть с названием из четырех букв. Она вышла в толстом журнале «Нева» в марте 1988-го. И я помню то невероятное ощущение от сочетания двух, казалось, малосовместимых компонентов: хорошей прозы и рок-н-ролла. Это было почти документальное повествование о недолгой истории «Санкт-Петербуга», о годах славы, надежд, разочарований, о людях, временах и нравах, и написано оно было так, что временами в московскую квартиру реально дуло ветром с Невы.
«Выпилив лобзиками деки из родительских кроватей, приладив грифы, звукосниматели и струны, мы, доморощенные нигилисты, сбивались в рок-группы, которых к концу шестидесятых бунтовало в каждом институте по несколько штук сразу. В «америках» рок-музыку уже скупал большой бизнес, а нас же, по Пресли, ждал свой рок-н-ролл, который, подлец, испортил жизнь многим, но жизнь — такая штука, ее портит не только музыка и молодость».
Это была хорошая русская проза, и это был рок-н-ролл.
Удивительно, но за прошедшие 33 года ничего сравнимого с «Кайфом» так и не появилось. Владимир Ольгердович Рекшан, ныне уже благородный долговязый немолодой, но вполне бодрый петербургский писатель, музыкант, создатель и куратор музея «Реалии русского рока» (а в прошлом еще и заслуженный спортсмен, вот ведь какая многогранная фигура!), написал достаточно много разнообразных книг, воссоздал «Санкт-Петербург», выпустил несколько компакт-дисков и пластинок «Санкт-Петербурга», жив, здоров и активно выступает.
На одно из таких московских выступлений я и пришел 28 марта — в «Китайском летчике Джао Да» Рекшан играл дуэтом с Лешей Плюсниным, Плюхой, еще одной широко известной в узких кругах рок-легендой. Мы познакомились (вернее, девиртуализовались, знакомы в сети мы были давно), я послушал эти удивительные рок-версии революционных песен, в которых Рекшана мотало от глубоко новоорлеанских блюзов до романтики октября 1917-го, а Плюха врезался в них своими атональными психоделическими импровизами — и получил от автора в подарок издание 1990 года, ныне, в общем, раритет. Едучи домой, в автобусе, открыл, да так и не закрыл до самой своей остановки:
«Говорю как человек сугубо городской: в наших головах музыкальный вакуум, его заполняют восемь с половиной композиторов и пять с половиной поэтов-песенников. И они не виноваты в этом. Почему и не сочинять песни за тысячи рублей авторских отчислений? В век стандартной еды, одежды, мыслей мы стандартно поем про крокодилов, динозавриков, кашалотиков, дельтапланы, каскадеров, виндсерфинг, много про что поем, про то, что лучше бы и не знать… Но тысячи и тысячи рублей в наше танцующее и кайфующее-время стало возможным заколачивать и на отечественном роке, так что и россиянский рок почти раздавила холодная машина стандарта…
Помню, был влюблен сокровенно в девушку, страдал. Увидел через несколько лет случайно и узнал, что пошла она по рукам…».
Покаюсь: на концерт я поехал с прагматической целью — подписать у автора книжку «Разные люди», относительно недавнюю. Подписать для сына, которому я ее недавно подарил на день рождения. А вышло куда как интереснее — и песенки, и «Кайф полный», и знакомство. До «Разных людей» руки тоже дотянулись — и знаете, это очень хорошая книга. В ней Володя Рекшан собрал свои мемории о встречах и взаимодействии примерно с двадцатью действительно совершенно разными людьми. «Разных людей» читаешь тоже взахлеб, и не только потому, что в ней можно узнать о том, как Рекшан познакомился с юным Колей Васиным или сажал березку с Эриком Клэптоном, пил с поэтом Геннадием Григорьевым или хоронил писателя-деревенщика Федора Абрамова (хотя и это невероятно интересно). Важен стиль автора: Владимир свет Ольгердович пишет просто, иронично до издевки — но и отстраненно, чуть сверху, посматривая на всех участников этих взаимодействий, посмеиваясь, всех, наверное, любя — и ничего не скрывая, никого особенно не жалея.
Это важное качество. Это повышает степень достоверности и дисциплинирует текст. Это придает ему стройность и колкость. Это, в сущности, и есть отчасти рок-н-ролл.
«Там сцена желтеет от огня и шум троглодитов. Туда-сюда, объявляют в микрофон, фестиваль, значит, жюри, вот, козырь на козыре, то да се, пару шуточек, свет сжимается, и в полусвет выходит Кирилл увертюрить на клавишах. В полусвете сцены Кира гоняет по клавишам рояля, электроклавишам органа и синтезатора табунок тридцать вторых и шестьдесят четвертых. Заряжает в программу булькающий бас, отбегает на дюжину саженей, а я говорю мужикам:
— Готовность!
Кирилл разбегается и в прыжке бьет по клавишам кулаком, вызывая взрыв звуков в «Динаккорде», а мы выпрыгиваем под взрыв клавишей и взрыв троглодитов. Кайф!».
Вот именно, кайф.
Полный.
