Вчера новостные агентства разнесли по планете скверную, очень скверную новость: в Йоханнесбурге умер замечательный музыкант по имени Джонни Клегг. Все, кому небезразлична музыка Африки, музыка юга Африки, да и вообще все, кому небезразлична хорошая музыка, должны знать это имя — ан нет; единственный человек в России, кто удостоил пристальным вниманием Джонни Клегга и даже посвятил ему радиопрограмму, да не одну — Борис Борисович Гребенщиков, за что честь ему и хвала.
Попробуем же и мы.
Он родился в Англии; родители его развелись довольно рано, и маленький Джонни вместе с матерью, джазовой певицей польско-еврейского происхождения, но уроженкой Родезии при этом, уехал к ней на родину. Нужно сразу упомянуть, что на юге Африки в то время проводилась политика апартеида — жесткого разделения коренного темнокожего и белого населения. У всего прогрессивного человечества она вызывала жесткую оскомину, но власти ЮАР, где в конце концов осели Клегги, умело пользовались этим инструментом и в ус себе не дули. Джонни вырос на окраине Йоханнесбурга и класть с прибором хотел на апартеид: его наставником стал зулус-уборщик и уличный музыкант Чарли Мзила, выучивший его своему языку и музыке своего народа, а лучшими друзьями — ровесники-зулусы, дети тех, кто приезжал в большой город на заработки. В 15 лет Джонни был впервые арестован за нарушение Закона о групповых областях, предписывавшего правила пребывания белого и темнокожего населения, а в 17 познакомился с юным гитаристом-зулусом Сифо Мчуну, и это было судьбоносное знакомство.
Сифо и Джонни вместе основали рок-группу, назвав ее Juluka. Это был уникальный для ЮАР состав: трое белых музыкантов, трое черных. Для Клегга это был еще и уникальный инструмент, отлично дополнявший его университетские занятия антропологией — все, что он узнавал о культуре зулусов, применялось и в музыке, и в его курсовых работах. Juluka играла великолепный микс рока, зулусской и кельтской музыки, а в текстах Сифо и Джонни легко переходили с английского на зулу и обратно. Им нельзя было выступать в общественных местах — они играли на частных территориях, в церквях, учебных заведениях, хостелах и даже в частных домах, неизменно вызывая восторги публики и ненависть полиции. Они выпускали альбомы и гастролировали в Европе и Штатах, их песни попадали в чарты — а на родине Клеггу не раз доставалось полицейских дубинок за эти радостные, полные жизни и надежды песни.
«Я не политик», — не раз говорил в своих интервью Джонни Клегг, — «и уж точно не политический активист. Политика сама пришла ко мне. Но несмотря на это, я никогда не поддерживал и не поддерживаю ни одну политическую партию, не использую ничьи лозунги, не становлюсь ни под чьи знамена. Если я борюсь, то только за человеческие права, права каждого, независимо от цвета кожи и вероисповедования». Интересно, кстати, что слова, затертые от частого употребления всякой политической швалью, в устах того, кто не проституирует, а занимается делом, и большим делом, возвращают себе значимость и силу — вот как эти слова Джонни Клегга.
Juluka прекратила свое существование в 1985-м, когда Сифо Мчуну вернулся в семейный дом: его отец был слишком стар, чтобы быть патриархом большой семьи (у Мчуну к тому времени было уже пять жен), и призвал сына. Джонни отнесся к решению друга с уважением.
Одним из главных хитов Клегга уже с новой группой, Savuka, была песня Asimbonanga, посвященная Нельсону Манделе, главному политзаключенному ЮАР — песня искренняя, полная надежд. Это было в 1987-м — а десять лет спустя, во время гастролей Клегга в Германии, когда он исполнял эту песню, на сцену вышел, пританцовывая, сам Мандела. Клегг уверял, что ничего не знал о «рояле в кустах», и что появление Нельсона было шоком и для него тоже.
Джонни Клегг записывал сольные альбомы, возрождал Juluka, много гастролировал. Его песни попадали в чарты и саундтреки (например, к фильму «Человек дождя»). Зулусы боготворили его, называя «белым Зулу», журналисты говорили, что он — один из тех, кто свалил апартеид, а Джонни только отшучивался. А потом серьезно говорил: «Я был иммигрантом в Джоанне (так местные называют Йоханнесбург, — АЛ), и мои друзья-зулусы фактически тоже. И я, и они были здесь маргиналами, чужими — наверное, оттого нас так и тянуло друг к другу».
В 2015-м ему поставили смертельный диагноз, и он прекратил выступления — «чтобы собраться с силами». В 2017-м он отправился в прощальный тур по Африке и 12 городам Северной Америки, чтобы «закончить путешествие, начатое в 14 лет». «Это было прекрасное, удивительное путешествие», — говорил он в одном из своих последних интервью. «Я не мог ожидать, что мои песни объединят и заставят танцевать так много самых разных людей, особенно тогда, когда это казалось невозможным. Это огромная награда для меня». А вчера его не стало.
Остались два сына, один из которых, Джессе Клегг, на глазах вырастает в большого музыканта. И остались песни — прекрасные, радостные, заставляющие душу петь, а ноги двигаться.
А это — самое главное.
